«Тяжелораненого добейте, а этих будем менять», — приказ террориста после взятия в плен украинских солдат

Чуда не случилось. Мой товарищ и просто хороший человек, которого мы искали накануне, не ранен, не в плену.

«Саш, твой друг – двухсотый, он в официальных списках», — сказали мне информированные люди. Что такое «двухсотый»? Как это отражает, что у моего друга ребенку полгода еще не исполнилось, что этого малыша он видел только пару раз во время отпусков?

У моего товарища косая сажень в плечах, отрытая улыбка и свободный английский. Когда-то мы с ним делали программу расследований «Губернские Хроники» на девятом канале. Несмотря на неплохие по тем временам деньги, высшее образование, несмотря на стабильную работу, Саня в 23 года пошел в военкомат и добровольцем отправился служить в армию, в десант. Все тогда удивлялись: «Нафига тебе этот гемор со службой в трижды никому не нужной армии?». А он отвечал, что это нужно. Не потому что зашкал пафоса в голове – просто так будет правильно.

А в марте 2014-го его призвали в первых рядах, хотя у него беременная жена на третьем месяце. Но искать поводы отказаться от службы он не стал.

«Объяснил жене, что иначе нельзя. Она поняла», — говорил мне Саня.

Летом я готовил большой репортаж о волонтерах, о том, как простые люди заменили собой целое министерство обороны с его многомиллиардным бюджетом. Пришедший тогда в свой первый отпуск Саня был ценным свидетелем. В то время наши военные прятали лица, просили их не показывать. А Саня сказал, что скрывать ему нечего скрывать и уж тем более стесняться. Ведь защищает самых-самых близких. Защищает, под тем же флагом, ту же страну, тех же людей, что и семь лет назад. С одной маленькой разницей, которая должна была родиться то ли в конце лета, то ли в начале осени.

«Саня, а тебя не коробит, что ты там воюешь, а здесь летние кафешки, парочки гуляют не торопясь – постоянный праздник», — спросил я его, потому что очень разные мнения высказывали вернувшиеся из АТО ребята. Саня тогда сказал, что вот ради того, чтобы его жена и только готовящийся появиться на свет ребенок жили в этом празднике, он и торчит на передовой.

А еще сказал, что все бронежилеты, каски, практически все, кроме котелка и автомата, ему дали волонтеры-добровольцы и коллеги с работы. «И вот как я могу подвести ребят, если они за свои деньги меня фактически одели», — говорил Саня.

Забавная псина, которую завели дома, когда Саня ушел служить, весело крутилась у него под ногами. А мне было жутко неудобно отвлекать его от прогулки с женой, ожидавшей в кафе, пока мы записывали интервью.

Саня прошел все самые горячие точки АТО, но бой рядом с ДАП стал последним. Я не знаю, как проходил тот бой. Но знаю, что один из раненных там рассказал о диалоге двух террористов:

-«Трехсотые» среди противника есть?

-Трое. Один легкий, один средний, один тяжелый.

-Тяжелого добейте, а этих будем менять.

Вот зачем эти «трехсотые» и «двухсотые». Пойти добить номер 300 – это одно, а пойти выстрелить в человека с именем, детьми, друзьями, женой — это как сделать? Кем надо быть, чтобы просто нажать на курок, глядя в глаза раненному человеку? Я не знаю, кто был тот тяжелый трехсотый. Но я знаю, что не смогу переступить через это.

Не хочу пороть пафосную чушь о том, что враги что-то там должны знать и понять. У них, у тех, кто продал свою страну, кто поверил в людоедов-фашистов из соседнего города, шкала ценностей сдвинута и нормального восприятия там не осталось. Не поймут. А у российского сброда и армии этих ценностей не было и подавно.

Вопрос только в том, чтобы эти ценности остались у нас, здесь. Чтобы не забыть, что вот эти самые хорошие ребята и мой друг Саня, что все они погибли не напрасно. Это единственно, что в наших силах. Все остальное — дешевый диванный пафос.

Александр КУРБАТОВ