Нас програмируют на самоуничтожение.

От информационных к бихевиористским войнам.

Один из авторов книги Тетем в своей работе по стратегическим коммуникациям определяет их следующим образом: «Системная
серия непрерывной и последовательной деятельности, проводимой на
стратегическом, оперативном и тактическом уровнях, предоставляющая
понимание целевых аудиторий, установление эффективных коммуникаций и
развивающая и продвигающая идеи и мнения с помощью этих коммуникация,
чтобы поддерживать определенные типы поведения».

Здесь стратегические коммуникации вообще задаются как инструментарий для изменения поведения.
Сама книга «бихейвиористский конфликт» выросла
из одноименной работы тех же авторов. В ней они акцентируют, что
внимание должно сместиться с периферии командного мышления в его
эпицентр. Они пишут: «Передача информации конкретным аудиториям,
чтобы повлиять на изменения поведения в конкретных политических целях,
может оказаться более решающим фактором в будущих конфликтах, чем
сбрасывание бомб на цель».

Операции влияния сегодня в центре внимания. Перед нами более сложный вариант воздействия, поскольку он часто опирается не столько на информацию о факте, сколько на информацию о коммуникаторе, что необходимо для того,чтобы ему поверили. пишет, к примеру, Джеймс Форрест: «Месседжи и коммуникаторы должны восприниматься их целевыми аудиториями как достоверные и легитимные. Для влияния на наше восприятие и поведение надо заставить нас их слушать».

Коллективная монография РЕНД определяет операции влияния более традиционным образом [Larson E.V. a.o. Foundation of effective influence operations. — Santa Monica, 2009]: «Операции влияния представляют собой координированное, интегрированное и синхронизированное применение национального дипломатического, информационного, военного, экономического и другого инструментария во время мира, кризиса, конфликта и постконфликта, чтобы стимулировать отношения, поведения и решения иностранной целевой аудитории в целях интересов и целей США».
Здесь в одно определение удалось вместить всё, тем самым несколько
теряется общее понимание. Как видим, трансформация поведения как цель
всё равно вписана в определение операций влияния.

Дополнительно к этому современный человек сам стал источником коммуникаций, а не только их объектом. Например, американское центральное командование Centcom отслеживает трафик социальных медиа относительно его деятельности, правда, подчеркивая, что он не влияет на принятие решений. Представитель Centcom говорит: «Мы мониторим социальные медиа и видим комменты по поводу всего, но это не
означает, что это влияет на то, что Centcom делает в сфере нашей
ответственности».

Доктор Тим Стивенс говорит по этому поводу: «Существует
все возрастающий интерес со стороны государства к роли новых растущих
технологий вроде социальных медиа и к развитию сильных психологических
техник осуществления влияния». Он также сказал следующее: «Кибервойна будущего будет меньше касаться атаки на электрические сети и больше атаки на разум, влияя на среду, в которой происходят политические дебаты».

Британия уже проводила анализ чувств,выраженных в социальных медиа в период волнений 2011 г. Для этого было проанализировано 2,6 миллиона твитов. Это позволило, среди прочего, выделить типы участия: от активных лидеров до слушателей. Были также выделены влиятельные голоса за пределами традиционных групп интересов.
Установлены главные темы, которые группы обсуждали после завершения
волнений.

В результате появился список из 200 наиболее влиятельных сетевых людей.
40,960 ретвитов получило сообщение с аккаунта riotcleanup, 30,031 — от
журналиста Guardian Поль Льюис. Кстати, есть и отдельное исследование по определению наиболее популярных людей британского твиттера.

Новости о волнениях распространились в тысячах твитов еще до того, как там вообще появились журналисты. Проктер, который возглавлял группу
исследователей, пришел к выводу, что Твиттер как таковой не был решающим инструментарием. Он подчеркивает: «Политики и комментаторы быстро заклеймили социальные медиа в важной роли в инициации и организации беспорядков, призывая к закрытию таких сайтов, как Твиттер, если подобные события произойдут вновь. Однако наше исследование не нашло доказательства такой значимости в имеющемся материале, которые могут оправдать такой тип действий по отношению к Твиттеру. И наоборот, мы наши четкое доказательство того, что Твиттер является важным
инструментом по мобилизации поддержки для наведения порядка после
беспорядков и организации конкретных действий по наведению порядка». Кстати, к приблизительно таким же выводам приходят и исследователи Арабской весны.
Лондонская школа экономики и газета Guardian выпустили совместноцелую книгу, посвященную анализу этих беспорядков.
Кстати, волнения были в августе, а первые результаты исследований
появились уже в декабре. В книге констатируется, что 81% опрошенных
сказали, что волнения обязательно повторятся снова. 64% процента
протестующих были из пяти самых бедных районов Англии и только 3% из
пяти самых богатых.

И практически те же словами слышим от британских военных: «Как
результат общественного мнения, которое у многих в мире формирует
восприятие реальности, люди будут делать свой выбор. Нашим предпочтением будет то, чтобы люди сделали «правильный» выбор. В Афганистане и, возможно, в других будущих конфликтах задача подталкивания людей к этому выбору либо с помощью конструирования, либо последствий станет функцией, выполняемой военными вместе с гражданскими акторами».